вторник, 22 сентября 2009
Я чувствовала это! Чувствовала, а прочитала потом. У нее. -
hrivelote.livejournal.com/163022.htmlчитать дальше"Ангелы в Америке"
Я вдохнула и не могла выдохнуть, мой живот окаменел: там, в пьесе, страдали люди, они страдали так, что не могли перестать говорить. Они всё это заслужили, и все равно несправедливо было заставлять их так страдать. Но им по крайней мере являлись ангелы; бедный единственный Ангел Америки - одного достаточно, чтобы совладать со всем континентом. Россия не такова, здесь просторно и прохладно, здесь ангелам привольно, здесь мириады их, невидимых, может, даже больше, чем людей. Наверное, они проводят тут свои долгие и покойные отпуска, бродя где-нибудь в тайге и тундре, в низовьях Лены, там, где гарантированно не столкнутся друг с другом. Они отдыхают от своих ангельских обязанностей и полномочий, они плевали на нас. Мы живем в стране на всё забивших ангелов. Мы чуем их присутствие, как собаки за квартал чуют чужаков, нам не по себе, мы ёжимся и надеемся, мы не знаем, чего от них ждать. Наши дети следят за кем-то внимательными и ясными глазами, мы гадаем - за кем? - их взгляды движутся по дуге поверх наших голов, будто привлеченные бесшумным полетом насекомого. Безъязыкие младенцы никогда не расскажут нам, за кем.
Там, в пьесе, люди изнывали от страха перед новым тысячелетием, страха полноводного, полнокровного, как разлившийся Нил. Их делом чести было победить этот страх, устоять, соблюсти себя, но они не побеждали, страх оказывался сильнее. Мы пережили миллениум, нам нечего бояться, у нас больше нет дела чести. Теперь наши страхи мелкие и сыпучие, и мы чешемся, чешемся изнутри, это не похоже на благородные страхи восьмидесятых. Ребенком я мечтала построить бомбоубежище, такое, знаете, по-настоящему надежное, и я бы еще подумала, кого туда пригласить.
Мне кажется, сейчас оно есть у меня, это бомбоубежище, вполне безопасное. Мир за окном умеренно враждебен: безумству храбрых давно не поют песен. Но моя кожа истончилась, и в любую секунду, когда я не занята бессмысленным кропотливым трудом или поглощением ненужной информации, я чувствую боль. Безобразную, расквашивающую рот, несоразмерную причине. А может, я чувствую не боль, а далекое присутствие молчаливых усталых ангелов, населяющих материк. Ноздреватый, как буханка хлеба или головка сыра, он покачивается в океане, словно в питательном бульоне, светясь какими-то живучими микроорганизмами, так, что видно из космоса. Сопричастность ноет во мне. Сопричастность ничтожеству и томлению, и ангельскому молчанию. Она, и другие невыразимые вещи.
Нельзя говорить "мы", это местоимение неверное и опасное, оно оскорбляет обобщением всех, кто не-я, и в то же время вздергивает я на высоту никчемного пафоса. Но сопричастность оправдывает; мы - текущая зеленым фосфором масса, видимая Кому-то из космоса, заслуживающая страдать, заслуживающая блаженствовать, уравнявшая то и другое, погрязшая в нейтралитете. Молчаливое присутствие ангелов заставляет нас постоянно оглядываться, и, может, именно в этом суть и причина непрекращающегося движения бледных огоньков.